– Та самая?

– Только, ма, не надо смотреть на нее вот так, – и Даня показывает, как именно мне не следует смотреть на Лизу.

– Хорошо, – легко соглашаюсь. – Не буду смотреть.

– А что будешь? – настораживается Даня.

– Ничего. Только спрошу, чем занимаются ее родители.

Даня перестает жевать.

– Если ты это сделаешь…

– А что такого?

– Блин, мама!

– Что «мама»? Если хочешь знать, это называется светская беседа. Смол-ток.

Данька знает, что я шучу, но ему не нравится мое чувство юмора. Он психует, вскакивает из-за стола, хватает рюкзак и куртку.

– Ты не доел!

Хлопает дверь, я слышу, как ступеньки легко отскакивают от подошв Даниных кроссовок. У нас разные темпераменты.

На работе заглядываю в буфет.

– Привет, мне кофе без молока, пожалуйста!

Здороваюсь с Верой, а заодно интересуюсь, чем питаются девочки шестнадцати лет. У Веры – двойняшки. Девочки мне видятся существами воздушными, фееподобными. Выясняется, что девочки питаются котлетами, пюре с кетчупом и гороховым супом. Причем жрут как лошади. И пока я перевариваю эту удивительную новость, звонит Сашка.

– Аллоу? Кто у аппарата? – жеманничаю я.

Сашка обычно слету включается в игру, но не в этот раз. Его голос звучит странно-визгливо, он то и дело дает петуха. Саша несет какую-то несусветную, оглушительную чепуху, а я никак не могу понять, что означают эти его слова, и все время переспрашиваю. Какая стрельба? В какой гимназии? Куда бежать?

– Как не отвечает?! – кричу я, но на самом деле сиплю.

Саша едет в гимназию, я бегу домой. От работы до дома – пять минут.

Конечно, Даня уже дома. У нас с ним с детства уговор: потерялся, не знаешь, что делать, – не реви, не суетись. Просто будь там, где виделись в последний раз. Я за тобой приду. Это всегда срабатывало. И сейчас сработает. Ведь стоял тогда в луна-парке. Минут десять стоял. И не ревел. Сжимал кулачки, кусал губы. Потом, конечно, разревелся, когда нашелся. И теперь найдется. Сидит себе на кухне. Ждет.

Я ужасно медленно бегу. Наконец догадываюсь: туфли! Босиком получается гораздо быстрее. Начинаю задыхаться, притормаживаю и звоню Даньке. Гудки. Бегу.

Это ничего не значит. Просто не слышит. Выключил звук. Или потерял телефон. Ну да, потерял! Но он точно дома, потому что иначе обязательно попросил бы кого-нибудь позвонить. А так сидит и волнуется. Дома-то телефона нет. Саша сказал, что стреляли в столовой. А чего Дане делать в столовой, если он так плотно позавтракал? Три яйца и хлеб с вареньем. Не доел…

У меня кончается воздух, в груди ломит, я сгибаюсь пополам и дышу вниз. Раз, два, три…

На бегу опять набираю Даньку. Там, в школе, наверное, суматоха… А Данька один. Ну ничего, придет Лиза – и я обещаю, что не буду ни смотреть, ни спрашивать. А еще лучше – уйдем. Тысячу лет никуда не выходили с Сашкой…

Вот и дом. Карабкаюсь по ступенькам, распахиваю дверь, я не могу ни дышать, ни кричать – и вдруг понимаю, что стою посреди пустой кухни.

Дани нет.

Всё.

Но у меня остался последний ход.

От кухни до Даниной комнаты пять шагов.

Господи, пожалуйста…

Раз.

Я обещаю, что всегда буду…

Два.

Я клянусь больше никогда…

Три.

Только пожалуйста, пусть он…

Четыре.

Рюкзак… кроссовка… пятка под одеялом…

Пять.

Мария Рыбникова

Том Коллинз

Сегодня снова проходил мимо того кафе и снова увидел ее. Она, как и тогда, сидела одна за столиком напротив бара. Те же черные очки на половину лица, тот же черный вязаный свитер. Меня на миг охватило смятение, а затем я понял – вот он, мой шанс развязаться с этой историей. Надо сейчас подойти, извиниться за тот вечер…

Не спорю, смешно, если не сказать глупо, ведь она наверняка даже не помнит меня. Но все так кошмарно вышло тогда, что до сих пор, как вспомню, мурашки бегут по коже. Я ведь с самого начала чувствовал, что все это дурацкая затея. Вечно я тащусь у всех на поводу, вот и в тот раз тоже…

– Вон она, за крайним столиком, видишь? – спросил меня тогда Санек, тыкая пальцами с тлеющей сигаретой в витрину кафе.

Мы стояли у входа и курили над урной. Он дождался моего кивка и продолжил:

– Значит, схема такая. Подходишь к ней, говоришь пароль: Том Коллинз.

– Что? Том Коллинз? – переспросил я.

– Ну, коктейль такой есть. Это кодовая фраза. Чтобы она поняла, что ты – это ты, – пояснил он.

– А-а-а… И что она должна ответить?

– Да это без разницы, – лицо Санька растянулось в улыбке до ушей, словно он вспомнил что-то хорошее. – Дальше она тебе сама все расскажет.

– Слушай, – замялся я. – А как с деньгами? Мне сразу ей заплатить или потом?

Санек сделал круглые глаза:

– Ты что, не в курсе? Она денег не берет. Возьмет у тебя какую-нибудь вещицу, сама выберет, и всего делов.

– В смысле вещицу? – насторожился я.

– Да ты не парься, – он махнул рукой, и пепел с хабарика ссыпался прямо мне на ботинки. – Все нормально будет. У меня, например, фигурку попросила фарфоровую. Пушкина. А у Крюка вообще атлас мира взяла. Ничего такого.

– Атлас мира? О господи, зачем ей? Не знаю, Санек, стремно как-то это все…

– Слушай, Вован, хватит ломаться, – начал психовать Санек. – Ты вообще попробовать хочешь? Если дрейфишь, так и скажи. Я тебе говорю: она нормально все сделает. В лучшем виде.

– Ладно, – вздохнул я и потащился внутрь.

Я подошел к ее столику, нарочито шумно отодвинул стул и сел. Она повернула ко мне голову.

– Здрасьте, – пробормотал я, – выпьем по «Том Коллинзу»?

– Нет, – ответила она без выражения.

Я растерялся. Насчет того, как реагировать на отказ, Санек мне инструкций не давал. Пока я соображал, что делать дальше, она после паузы произнесла:

– Можем выпить чаю.

– Здесь?.. – обрадовался я.

Она чуть двинула уголком рта – как мне показалось, усмехнулась.

– Нет, у тебя дома, – и встала.

Я тоже вскочил, помог ей надеть пальто. Она взяла меня под руку, и мы вышли на улицу.

– Вызови такси, – попросила она.

Я начал голосовать в надежде поймать попутку. Минуты текли одна за другой, машины пролетали мимо. Время от времени я отрывал глаза от дороги и оборачивался: она отрешенно курила в стороне, как будто мы незнакомы. Наконец у тротуара затормозил гробообразный рыдван-мерседес, я поторговался с минуту, и мы погрузились в прокуренную и пахнущую «елочкой» темноту салона. Из приемника тараторили новости, но водила, посмотрев в зеркало заднего вида, щелкнул выключателем, и в машине повисла тишина. Я выждал несколько минут, искоса поглядывая на свою спутницу: было непохоже, что она настроена поболтать. Я ерзал на сиденье, не зная, что делать. Обнять ее? Уставиться в окно? Завести разговор с бомбилой? Минут через пять молчание уже нестерпимо жгло меня изнутри, и я, не в силах сдержаться, произнес как можно непринужденнее:

– Кстати, я Вова.

– Отлично, – отозвалась она и снова замолчала.

Меня начало разбирать отчаяние. Я уже проклинал себя за то, что повелся на россказни Санька и связался с этой инопланетянкой. Начал думать даже, как бы слиться: не попросить ли остановиться за сигаретами и сбежать? Но тут она невероятным образом почувствовала мое настроение, потянулась и сжала мои потные пальцы в своей ладони, будто хотела сказать: «Не волнуйся, все будет хорошо!» Рука моя непроизвольно дернулась, как зверь в капкане, но убрать ее не хватило духу, и я замер. Так в молчании мы доехали до дома.

В парадке я не стал вызывать лифт, чтобы не встретить никого из соседей, и мы поднялись на шестой этаж пешком. Я отпер, с третьего раза попав ключом в скважину. В коридоре хотел помочь ей раздеться, но она замотала головой и прошла за мной в комнату, только там, на пороге, стащила кроссовки, бросила рядом пальто и свитер и осталась в бесформенной, как и весь остальной ее гардероб, рубашке. Я усадил ее на диван и, не зная с чего